В преддверии празднования 70-летия Победы в Великой Отечественной войне ветераны делятся воспоминаниями о тех ужасных страницах своей Памяти. О войне, страхе, воле и великой Победе из первых уст. 24 апреля 2015, 19:07 0 
Миасские ветераны делятся воспоминаниями о Великой Отечественной войне. Фото: U74.ru
Совсем скоро по всей нашей необъятной родине начнутся празднования 70-летия великой Победы. Но несмотря на торжественность момента, для каждого из нас этот праздник будет «праздником со слезами», и дело не только в том, что нет семьи, которая бы не пострадала в той страшной войне, но и в том, что ветеранов и носителей великой Памяти с каждым годом становится все меньше. На сегодняшний день в Миассе проживают порядка 150 участников Великой Отечественной войны. Корреспондент информационного портала «U74.ru» пообщался с некоторыми из них. Ниже вас, уважаемые читатели, ждут слова наших великих современников без каких-либо прикрас и иносказаний. Память из первых уст.
Кирюшина Ия Андреевна
На фронт меня забрали в 1943 году, мне было 18 лет, отправили меня на Дальний Восток в зенитную артиллерию. Вызвали меня прямо с работы в военкомат, спросили «Хочешь воевать?», я ответила, что не знаю, но комиссия признала меня годной, и я поехала. Всю дорогу до военной части я плакала, да и первый год весь проплакала.
Служила я оператором. Мы там занимались подготовкой, постоянно меняли место дислокации, копали землянки и охраняли границу Китая.
Я отлично помню 9 мая 1945 года. Я стояла на посту, девочка выбегает и кричит: «Уходи с поста. Война закончилась!», а мне нельзя, я же на посту, мне по уставу даже разговаривать не положено. Потом пришел старший лейтенант и приказал готовиться к празднику. Радость, конечно, царила неописуемая, кто кричит, кто целуется. Потом мы пошли на обед, там нам налили по 50 граммов в честь праздника. Но я свои 50 граммов в честь Победы даже не попробовала, обменяла на ложку сахара. Молодая была, глупая, сейчас жалею.
Спустя некоторое время начали готовиться к японской войне, но нас она не затронула, слава Богу, обошлось. И 16 ноября 1945 года я вернулась домой. Вот такая моя служба была.
Еще до войны я познакомилась со своим будущим мужем. Во время войны мы переписывались, письма его я до сих пор храню, а уж после войны поженились. Через две недели, как я вернулась домой.
Кожин Александр Никитович
Шел 1944 год, мне было 17 лет. Привезли в учебные лагеря под Уфой. Через шесть месяцев нас должны были перебросить на запад, на фронт. Но не успели пройти мои полгода, как война закончилась, и нас отправили на восток, где шла русско-японская война.
Привезли нас в Монголию, оттуда в Манчжурию, и все эти расстояния мы прошли пешком. Уже 3 августа мы подошли к границе с Китаем, где стояла миллионная японская армия. Мы, пехотинцы, шли с монгольского направления, американцы наступали со стороны Японии, с Дальнего Востока нас поддерживали наша авиация и военный флот.
Японцы особого сопротивления не оказывали, практически сразу сдавались в плен, деваться-то им некуда было. А местное население нас встречало как освободителей, их ведь японцы держали с 1904 года. У меня еще так сложилось, что в 1904 в Китае воевал мой дед Максим, а спустя 40 лет и меня забросило.
Ровно через месяц, 3 сентября, Китай был освобожден. Но я остался там и служил еще шесть лет — до 1951 года, охранял пленных японцев и наших генералов. Генералы с нами, конечно, особо не общались, но относились, как к сыновьям.
Потом вернулся в родной Казахстан, а уже оттуда перебрался в Миасс, где работал сначала на «УралАЗе», а потом на НПО. До 70 лет простоял у станка.
Кузнецова Валентина Михайловна
В 1943 году, когда формировалась армия, я училась в техникуме. Две дивизии тогда стояли в Златоусте, две в Челябинске, они готовились к отъезду на фронт, сформированы они были из пограничников и внутренних войск. Это был резерв Сталина, так это называлось. А мы с девочками решили пойти добровольцами, защищать Родину. Шел март 1943 года. В первом же бою мы понесли огромные потери, большинство ребят были еще не обстреляны. После распределения я попала в полк линейной связи, у меня была сумка с трубкой, и я держала связь. Но спустя какое-то время в наш полк приехали два офицера и забрали меня с собой. Спрашивать, куда и что, мы не имели права. С ними я приехала на фронт, привезли меня в какую-то хату, я уже подумала, что меня забросят в тыл врага, что там меня будут пытать, а я все равно ни в чем не признаюсь. Это, так сказать, во мне романтика молодежная была. Однако оказалось, что привезли меня в контрразведку, так я стала ее нештатным работником.
Первым же заданием меня отправили не куда-нибудь, а к главнокомандующему генерал-лейтенанту Галанину. Там мне пришлось за всеми следить, подслушивать, докладывать, кто враг, кто не враг. И так до 1944 года, когда я получила ранение в плечо на Курской дуге, после лечения меня перевели на штабную работу, по учету потерь. Убитых было так много, что на сон не оставалось времени, а нужно было учесть каждого, чтобы родственники могли отыскать своих близких. После этого я в составе 70-й армии дошла с боями до Бреста и дальше в Польшу. Войну я закончила в Германии, на западной границе.
Я практически всегда была на переднем крае боевых действий. Одно из самых страшных воспоминаний связано с Украиной. Когда я служила в контрразведке, мы попали в одно село на Западной Украине, а там были бандеры. Днем местные молодые люди здоровались с нами, улыбались, а ночью стреляли по нам же из автоматов. Командовала ими женщина, и наши сотрудники решили ее задержать. После чего ее отвезли, а мы с лейтенантом остались вдвоем, охранять вещи. Лейтенант мне говорит: «Плевать на эту вещевку, надо прятаться, чувствую, ночью за нами придут, мстить за командиршу». Ночь, он спрятал меня в собачью конуру, а сам спрятался в другом месте. Я скорчилась, лежу, почти не дышу. И действительно, ночью бандеры пришли, я уже думала, что они меня сейчас найдут и расстреляют, но обошлось. Вот только в эту ночь я, 19-летняя девушка, стала седой. Утром приехали наши, я вылезти сама не смогла, меня пришлось вытаскивать за ноги.
Еще один случай, который я запомнила, это когда мне пришлось наблюдать за очень важной делегацией. Я пошла в назначенное место, там меня встретил генерал-майор, там было много людей и среди них только одна женщина. Все молчат. Оказалось, что я присутствовала при предварительных переговорах с союзниками об открытии второго фронта.
Но самое страшное на войне это, конечно, бомбежка. И вот однажды мы во время одного из многочисленных переездов попали в зону немецких бомбардировок. Там нужно постоянно следить за зоной поражения, то есть ложиться и тут же вставать и бежать. А после бомбардировщиков прилетели мессершмитты, стрелять во все живое. Со мной бежал офицер, я оглянулась и увидела только сапог с ногой, летящий вверх — он меня вытолкнул, а сам погиб.
Знаете, что я еще хочу сказать? История повторяется. Не так давно произошли трагические события в Одессе, когда людей сожгли заживо. Такое же было, уже после войны в Хатыни, в Белоруссии. Там было очень сильное партизанское движение. Фашисты и каратели за ними охотились. А штаб партизан находился в 100 километрах от этого места, поэтому каратели согнали всех местных жителей в один сарай, облили бензином и подожгли. Какой там был крик женщин, детей, а фашисты стояли и смотрели. Вот что такое война.
Кочнева Лидия Григорьевна
Когда началась война, у нас были организованы курсы сандружинниц, я их закончила. По окончании курсов я подала заявление в военкомат, но тогда сказали, что от девушек пока ничего не нужно. Прошло немного времени, и мы получили повестки, и нас как добровольцев собрали и отправили на Северо-Западный фронт. Приехали туда, а там уже все разбито бомбежками, нас поместили в один из немногих неразрушенных домов. Меня распределили в зенитный дивизион, из Миасса я там была одна. Месяц мы проходили там подготовку, учились определять самолеты по шуму двигателей.
После окончания подготовки нас распределили по батареям, я попала на первую. Назначили меня разведчиком, у меня был аппарат, я им ловила сигнал самолета и передавала его стрелкам. Первое время было очень страшно, потом, конечно, попривыкли.
На месте мы не стояли, постепенно начали двигаться на запад. Везде приходилось строить себе землянки. Мы организовали госпиталь, где принимали раненых с фронта. Перед самым концом войны нас особенно сильно бомбило, один из снарядов попал в соседнее приборное отделение, но меня уберегло. Бомбили нас даже в день победы, но это уже одиночные самолеты.
Войну я закончила командиром отделения связи.
Нам трудно было, особенно зимой. Однажды я три наряда вне очереди получила за то, что зимой голову вышла помыть. Правда, отстояла я только один наряд, простили меня.
О победе я узнала часов в пять утра. На батарее тревога, нас выстроили, мы кто в чем. Нам объявили, что Германия капитулировала, и весь день мы радовались. А уже в августе я вернулась домой.
Кабанцев Зиновий Давыдович
Шел 1943 год, я был призван в ряды армии. Сначала была подготовка, жили в землянке на трехъярусных кроватях, клопов кормили. Только ехать на фронт, к нам заходит ротный и спрашивает: «Кто закончил семь классов? Шаг вперед». Я шагнул, хотя в седьмом классе я так и не доучился, потому что работать надо было.
Оказалось, что нас направят в летную школу, учиться на стрелков-радистов. Сначала думал, с учебой не справлюсь, но потихоньку все стало получаться, особенно хорошо мне удавалось изучение морзянки, она у нас была вместо физподготовки. По окончании школы нам присвоили звание сержантов и отправили на фронт. Ехали мы на поезде, продуктов нам выдали на пять дней, съели мы их в первый же день, а поездка в итоге заняла целый месяц, так что в дороге всякое было, и не всегда хорошее. Паек нам выдали уже в Подмосковье.
Прибыли в город Клин, у нас начались учебные вылеты, там нас готовили больше месяца, после чего начались боевые вылеты. А опыта-то у нас все равно мало было. Первое свое задание я провалил, нужно было перелететь линию фронта и доставить снаряды. Когда линию фронта перелетали, по нам из зениток начали стрелять, было страшно, и я радиосвязь потерял, не справился, в общем, я. Опять месяц в классе пришлось заниматься, там уже лучше подготовились, уверенность появилась. В итоге полгода я был в боевой части, несколько боевых вылетов у меня.
Уже война закончилась, я думал, домой, шиш там, оставили служить вплоть до 1951 года. Тут-то со мной и приключилась самая страшная история. Было у нас задание пролететь всем корпусом на высоте восемь километров и нанести массированный удар по цели, мы тогда с бандеровцами воевали. Подлетая к цели, летчик мой отстал маленько и решил догнать звено, а воздух на высоте разреженный, и нас понесло на впереди летящий самолет. Нас кувыркнуло, и мы вошли в штопор, начали падать. Сначала хотел выпрыгнуть, но воздух-то разреженный, и можно было захлебнуться кислородом, там два раза вдохнуть — и все, не будет тебя. Нас в падении начало мотать из стороны в сторону, и мы вошли в отвесное пикирование, по рации нам кричали, чтобы мы сбросили бомбы, а куда там — кругом сады, люди работают. Тут летчик постепенно начал самолет выравнивать, пошли на аэродром на посадку, а шасси у нас отказало. Смотрим — болото, решили сбрасывать бомбы, а самолет уже деформироваться начал, и бомбовой отсек заклинило, мало того что мы падали, так и еще и с полным боезапасом. Садиться на пузо с бомбами на борту, это, считай, сразу смерть, но деваться некуда было. Еще и при посадке загорелся мотор. Мотор горит, мы без шасси, с бомбами на борту. Каким-то чудом, против всех правил, мы сели, задев крылом землю, такой скрежет и искры были… ух! Самолет загорелся, мы со стрелком-то выскочили и бежать, обернулись — ни летчика, ни штурмана нет, они не могут выбраться. Мы за ними, кирзачами стекло выбили, вытащили их, от самолета отбежали, упали на землю и поползли, это нас и спасло.
Меня после этого случая парализовало, я провел три месяца в госпитале, и мне дали отпуск. После отпуска вернулся, несколько недель меня в полет не брали, потом было еще несколько вылетов. Последний вылет у меня был на новом реактивном самолете на Парад Победы.
После вернулся домой, а потом супругу мою в Миасс распределили, где я четверть века отработал учителем физкультуры.
Зеленцова Нина Александровна
Я до войны, была медицинским работником, акушеркой. Через месяц после начала войны мужа забрали на фронт, он получил тяжелое ранение в битве за Сталинград, и так получилось, что он попал в госпиталь, где я работала, а после лечения и его там оставили работать.
В госпитале было тяжело, раненых привозили круглосуточно. Трудно было, раненые были разные, и к каждому нужно было найти подход, успокоить. А еще недалеко от нас был аэродром, и немцы постоянно совершали ночные налеты на аэродром, в такие моменты было особенно страшно.
Когда наши войска освободили Киев и Полтаву, наш госпиталь перебросили туда, ближе к фронту. Туда мы с мужем поехали вместе. Там и работали до конца войны. В 1945 году госпитали начали расформировывать, я осталась, а мужа, он был партийным работником, направили в Белоруссию в секретную часть, где он находился до 1946 года.
Кроме того, я была в составе военного трибунала, который судил предателей Советского Союза, туда меня направили от госпиталя. Возглавлял трибунал известный генерал Ежов, вот суровый мужчина был. Было и много дезертиров, которые скрывались от службы в нашей армии.
Так и получается, что почти все военные годы мы провели вместе с мужем.
9 мая 1945 года помню, как будто это было вчера. Все больные радовались, несмотря на все недуги.
Чебан Константин Григорьевич
Я родился в Молдавии, еще при румынской власти, до 1940 года эта область называлась Бессарабия. Когда началась война, нас на второй день эвакуировали вглубь России. Всю дорогу нас бомбили немцы. Под авиаударами мы добрались до Украины, прятались под эшелонами, все это с четырехмесячным братом на руках.
После очередной бомбежки мы сошли с поезда, огляделись: там рука, тут нога, убитые лошади. Собрали все свои вещи и пошли пешком. За день проходили по 30−40 километров, ночевали в какой-нибудь деревне, а утром шли дальше. Так дошли до Кировоградской области, большого села Ровное, утром проснулись, а там уже стоят немцы, так мы оказались на оккупированной территории. В селе был колхоз, нас определили на работу туда. Там мы перезимовали, а в 1942 году отец получил разрешение вернуться в Кишинев.
В Молдавии отца преследовали румыны за то, что мы сбежали к большевикам. Не давали работы. А в 1944 году, когда линия фронта приближалась к Кишиневу, всю семью кроме меня эвакуировали в Румынию, мне 17 лет было, я подлежал призыву в румынскую армию, и меня не отпустили с семьей. В один прекрасный день мы с товарищем решили бежать из города, где нас готовили с товарищем, в Кишинев. Ехать приходилось и на крыше поездов, и под туалетами, но мы добрались.
В Кишиневе я нашел отца, он там уже работал начальником отдела связи. Но через несколько недель отцу вместе с румынскими войсками нужно было передислоцироваться, а я решил остаться в Кишиневе. И вот однажды я пришел утром на работу, а все начали бежать, к Кишиневу подходили советские войска. Мы попробовали уехать на поезде, но железная дорога была уже перекрыта, а на шоссе немцы даже своих бросали, не то что нас подхватить. Ночью мы пережили артналет, по нам стреляла «катюша», а утром проснулись и уже услышали русскую речь, увидели ЗиС с портретом Сталина. Нас освободили и сразу в военкомат и на Украину. Я попал в стрелковый полк снайпером. Прошел курс молодого бойца, принял присягу, и меня отправили на фронт.
Правда, меня задержали, так как я начал понимать по-русски, говорил плохо, но понимал уже все. А весь наш полк составляли молдаване — пушечное мясо, они ничего не понимали. А меня назначили переводчиком командира полка.
Но мы рвались на фронт, потому что везде был голод, а там, в качестве поощрения, можно было получить наряд на кухню, где можно было что-то ухватить из-под стола. Да и одевали там потеплее. Так в составе Второго Белорусского фронта через Польшу я дошел до Германии.
В день Победы у нас был марш-бросок, и тут командир на лошади объезжает полк и кричит: «Привал!». Тут нам и объявили, что война закончилась. Все, что было в руках, полетело в воздух, радость — это описать невозможно.
По рекомендации командира я остался служить в армии. В армии я прослужил до 1979 года в Белоруссии, так и не дождавшись повышения, все из-за того, что мои родители находились на территории Румынии, которая была союзником фашистской Германии. Со своими родителями я встретился только в 1958.
Балабанова Клавдия Ивановна
Про войну вспоминать не очень хочется, тяжело тогда было. А я совсем молодая, медсестрой была, многого повидала, страшно было. Когда бомбили, казалось, что все. Конец. А нет, господь уберег. Мне скоро 95 лет, а я еще надеюсь до столетия дожить.
Вы, ребятки, живите, главное живите. Сейчас-то чего не жить, мы жизнь прожили не самую хорошую. Я вот сейчас выхожу, вижу, как много лебеды растет, подойду к ней, обниму и говорю: «Спасибо тебе, милая». Это она сейчас никому не нужна, а в войну-то мы ведь собирали ее и хлеб из нее пекли, и суп варили — есть больше нечего было. А сейчас лебеды много, никому она, слава Богу, не нужна. Так что вы живите сейчас, ребятки, сейчас хорошо жить, не то, что нам.
А на 70-летие я дома посижу, мне уже тяжело куда-то ходить, я лучше дома посижу, повспоминаю.
После общения с этими живыми Героями, Героями, которые живут среди нас и которых мы подчас не замечаем, вспоминая о них лишь в преддверии памятных дат, становится немного стыдно. Стыдно за то, что думаешь, что у тебя есть проблемы и жизненные трудности. Тогда как эти люди до сих пор радуются жизни и находят в себе силы помогать своим близким, их закалке можно только неустанно поражаться. Давайте возьмем за правило хотя бы говорить спасибо тем, благодаря кому наша страна выстояла. Их осталось не так уж много, они это заслужили.
Отдельно спасибо хочется сказать комплексному центру социального обслуживания населения МГО за помощь в подготовке статьи.
Фотоматериал подготовил специальный фотограф U74.ru Никита Стародубцев.
http://infowe7c.beget.tech/articles/people/veterans-vov-miass-105.html
